Кап.
Кап.
Кап.
Джек не без удовольствия качается в кресле-качалке с клюшкой для гольфа в руках. Ему нравится. Ему приятно. Непонятно почему, но это успокаивает. Из старого магнитофона льется еще более старая музыка. Наталкивает на мысли о доме, о семье, о чем-то абстрактном. И не важно, что со спорт-инвентаря капает на пол красноватая жижа, а не так далеко распластался худосочный старик в бежевом халате, так и не расставшийся со своим комнатным гольфом до конца. Главное, что Джеку хорошо, остальное - тлен, повседневность, от которой и так безумно тошно.
Идиллию прерывает оповещение от сообщения, пришедшего на телефон.
Сука, опять он?
Все чего мужчина хотел - это внедриться в полицию поглубже, понять все тонкости работы легавого. Стать своим для чертей со значками ради выполнения дорогостоящего контракта. Только вот... В определенный момент, он понял, что копнул слишком глубоко. Узнал то, что знать не стоило. Познакомился с настоящими оборотнями в погонах. Верней, с их лидером.
Помнится, когда он узнал о этих ребятах впервые, то здорово напился и почти разгромил любимый притон. И дело было не в страхе и тем более, не в восхищении подобными людьми. Просто осознание того, что криминал проник даже туда, где он должен незамедлительно уничтожаться... Это было невыносимо сладко и гадостно одновременно.
Этот остров, нет, весь этот ебаный мир - сплошное дерьмо. Только одно дерьмо откровенно грабит и насилует, а другое - прикрывается красивой (не очень) формой и патриотическими лозунгами.
Блевать тянет от такого.
Но не только "Джон" узнал гнилую подноготную местной полиции, но и она узнала его. Узнала и потянулась своими мерзкими культяпками к его помятому от очередного похмелья лицу.
Они пообещали отнять у него все, работу, перспективы, даже жизнь, если он не присоединится к ним и не станет очередной псиной на службе у их верхушки. Джек мог уйти. Затеряться в тени города, как делал это десятки раз, скрыться и некоторое время пересидеть в своей темной квартирке. Но...
Но блядь, а как же контракт? Макгинн должен продолжать работать, должен и дальше обливать штаны кипятком и залезать по вечерам в трусы безнадеги Терезы. А когда все закончится, можно будет напиться от души и забыть это все, снюхивая со стола длиннющую дорожку амфетамина.
Спасибо и идите нахуй.
Однако, когда он увидел задание, которое очень вежливо ему приказали выполнить, и имя той, кого следовало доставить в нужное место, он невольно уронил телефон в лужу крови под ногами. И тут же придавил его каблуком.
Извините, но это все чертовски сильно пахло появлением девушки без глаза и ноги в его жизни. Снова. Или это он в ее?
Марты там нет.

///

- Джоанна Клемберг? - Джек демонстративно выставляет впереди себя значок и выбрасывает в урну у двери окурок. Он страшно хочет спать, работая в режиме "день - полиция, ночь - работа", а потому смотрит на девушку усталым, покрасневшим взглядом, - офицер Макгинн, извините за беспокойство в столь поздний час. Вы наверное, можете меня помнить благодаря случаю в галерее... Такое дело, у меня есть еще несколько вопросов. Могу я войти?
Ну же, давай, кретин. Выдави ты уже улыбку.
Улыбки не вышло.
И Джоанна, конечно же, не впустила его внутрь. Она ведь далеко не дура, что было заметно еще на выставке. Хорошая женщина. Или плохая. Не важно, ведь она уже открыла дверь.
"Джон" громко вздохнул и потянул из кармана электрошокер.
Черт, лучше бы ее надо было убить.

///

А дом у шефа неплохой.
Джек вовсю пялился на огромное здание особняка, что раскинулся перед ним и все больше задумывался о дерьмовости ситуации в которую он попал. Не нужно было лезть и заглядывать, что там в штанах у каждого копа и возможно, этой ситуации удалось бы избежать. Но теперь...
Слишком поздно. Играй до конца.
Он подъезжает к чужим железным воротами на чужом автомобиле, который ему выделили исключительно для того, чтобы он привез Джоанну, что сейчас лежала связанная в багажнике и несколько раз сигналит. Ворота отпираются.
Марты там нет.

Подвал дома встречает их прохладой и несколько сыроватым воздухом. Подвал дома встречает их хмурыми неприветливыми рожами, по которых и не скажешь, что перед тобой копы. Подвал дома встречает их...
Марты там нет.
Марты там нет.
Марты там нет.
Марты там нет.
Марты там нет.
Марты там нет.
Марты там нет.
...
Ебаный-в-рот.
Марта.

Начальник выглядит внушительно. Наверное, так и должны выглядеть люди, имеющие некую власть, верно? И как же сильно он отличается от сына... Что у них общего? Глаза? Нос? Хер? Последнее проверять Джек не станет. Он вовсю смотрит на шефа и его немногочисленных подчиненных, даже не пытаясь обернуться в сторону девушки.
- Ты полезный.
Пошел нахер.
- Кем ты был до острова?
- Тем же, кто я и сейчас.
Какой-то мужик в плаще хватает Джоанну за волосы, тянет к стулу напротив Марты и умело привязывает. Опасный. На его правой руке видно кровь. Здесь больше никто не кровоточит, а значит, это Белоснежки.
Я убью вас. Всех.
Рыжую начитают что-то спрашивать о том, помнит ли она, как умер Леонардо и понимает ли она свою вину. Джо как и всегда, пытается отвечать надменно, хотя голос все равно дрожит. Шефу не нравится. Шеф кивает и некто Тони бьет ее по лицу. Сильно, будто мужчину, не сдерживаясь. Начальник что-то негромко говорит и один из его людей достает телефон, начиная снимать.
- Это мы покажем твоему парню в тюрьме.
Джоанна злобно выплевывает, что у нее нет никакого парня и ее снова пиздят, в этот раз на камеру. В какой-то момент Клемберг бьют в живот. Она кричит. Нет, истошно вопит. Тони вытирает руки о тряпочку. Это он рано.
Марта следующая.
Нет.
Да.
- А теперь я спрошу, - голос холодный, настолько холодный, что кажется, будто по коже идет мороз. Но Джек не боится. Не за себя, так точно, - кто из вас троих действительно убил моего сына?
Какая ему вообще, нахер, разница?
Джек прячет дрожащие ладони в карманы.

Сколько Джек слышал криков?
Безумно много. Крики радости, крики наслаждения, крики торжества...
Но больше, конечно, воплей боли. Предсмертные, судорожные, переполненные до краев отчаянием и ужасом. Голоса множества людей, что не хотели умирать. Мужчины, женщины, старики, дети, черные, азиаты, русские, вчерашние коммунисты и последователи нео-нацизма, геи, трансвеститы, бывшие военные и помирающие на своем последнем одре смертельно больные. И это только список тех, кого пришлось "повстречать" на своем жизненном пути здесь, на острове. Чтобы до него, наемник представлял слабо, но почему-то был уверен, что ход дел не особо-то и отличался. И сейчас...
Он с легкостью может вытерпеть крики Джоанны. Она для него ничего не значит, пустое место. Убийца по сути, привез ее на растерзание львам только потому, чтобы продолжить свою работу под прикрытием. Продал ее за еще немного времени владения полицейским значком.
Но было то, что стерпеть он был не в силах. Джек был бы счастлив, если бы мог оставаться таким же холодным, наблюдая за избиением Марты, как и по отношению к Клемберг.
Был бы рад, если бы смог пустить ей пулю еще тогда, возле мертвого мужика.
Был бы в восторге, если бы совершенно ничего о ней не знал и ничего не слышал.
Был бы без ума от одной мысли о том, что эта девочка ему незнакома.
Он страстно желал бы забыть, стереть с памяти, выбросить этот глаз из воспаленного сознания. Ему до сих пор оставалось неясным, что же его с ней связывает. Это не была любовь. Никто бы не решился назвать ЭТО отцовской опекой, да и киллер прекрасно знал, сколько ей лет. И теперь уже было четко понятно, что она совсем никак не была похожа на его дочь.
Тогда что же?
Привязанность? Из-за чего? Привязанность ради привязанности? Еще один способ самоудовлетворения, попытка почувствовать себя хорошим человеком? Или наоборот, очередной изощренный метод самобичевания?
Не важно. Разве это вообще имеет какое-то значение, когда ей больно? Когда она страдает? Проклятый эгоист, кусок дерьма.
Ей больно.
Хватит.
Она страдает.
Достаточно.
Все, кто подойдет к тебе ближе, чем на расстояние выстрела - будут страдать.
Прошу, хватит.
Его руки касаются пепельных волос.
Достаточно.
Он наслаждается. Ему нравится. Он больной. Такой же самый, как и ты.
Я сказал, мне достаточно.
Слова о Марте вводят в ступор, обескураживают и в то же время, делают очевидным то, о чем Джек и так догадывался, но не хотел верить.
Я не хотел это знать.
Какое вообще им всем дело до того, кто она такая? Хотят унизить? Или Тони играет на нервах кого-то определенного?
Бесит.
Хватит.

///

- Прошу, папочка, хватит, - маленький Джек прячется в шкафу среди красивых платьев его матери, захлопнув рот ладонью. Он боится. Неистово боится. Джек всего-навсего испуганный ребенок, который любит спать в поле и есть сладкую вату. Любил.
Теперь он загнанный в угол истерично трясущийся от ужаса сопляк, что неистово боится отца.
Папа вернулся с войны.
Где-то в гостинной страшно кричит мать. У нее прострелены обе ноги и кажется, живот.
Папе не жалко пуль для мамы.
- Где же ты, Джеки? - голос отца безумный, волосы слиплись на лбу от пота, а язык судорожно облизывает потрескавшиеся губы. Он переворачивает тело деда ногой и снова стреляет ему в голову.
Джек больше не боится за дедушку. Дедушка умер еще двадцать минут назад.
Теперь ему очень сильно, прямо до влаги, побежавшей по внутренней стороне бедра, страшно за мать.
Кажется, отец сошел с ума. Как только вернулся, он ни с кем не говорил, а заперся в комнате и беспробудно пил, мешая водку с непонятными для ребенка таблетками. Тогда папа казался страшным. Но Джек понял, что страшным он стал сейчас.
У мужчины заканчиваются пули. Он громко извещает о этом весь дом и идет на верхний этаж за ружьем и просит свою дорогую жену и всю семью, чтобы она чуть-чуть подождала. Мама наконец-то перестала рыдать.
Семьи больше нет. Мать лежит в гостинной. Дедушка остался на кухне. Тетя Сабрина в спальне. Дядя Руди в ванной. Их сын Билли, гадкий кузен, который всегда страшно не нравился Джеку и так неудачно заехавший погостить, "спит" в чулане. Из семьи остался только он, Джек.
Мальчик выбегает через черный вход на улицу, прямо на выходе споткнувшись о ногу старика и полетев вниз со ступенек, лицом в песок.
Он рыдает.
Ему страшно.
Его лицо из-за слез и разбитого лба становится грязным, во рту страшненько мерзко хрустит пыль. Ребенок отплевывается, не прекращая рыдать, но сзади уже слышится такое знакомое, снова пробивающее на дрожь:
- Джеки, ты где. Наша семья собирается на пикник!
Загребая пальцами землю, он наконец встает. Джек хорошо знает куда бежит. Прямо туда, к трактору, последнему трактору, который починил его дед. Машина ужасненько огромная, но парень знает, как с ней обращаться. Его учили. Он ленился и показывал язык, но прекрасно все запоминал.
- Джеки, хватит сердить отца. Быстро выходи!
- Хватит, папа, - выкрикивает сквозь не прекращающееся слезы ребенок, заводя трактор и направляя его на дом.
Это не семья.
Достаточно.

///

Звон ушах становиться невыносимым. Орет слишком громко, напоминая скорей гудение целого роя москитов, раздражает настолько, что хочется пустить себе пулю в висок.
Или не себе.
Руки в карманах дрожат слишком сильно. Убийце слишком долго удавалось душить новые припадки в зародыше, забивая их наркотиками и алкоголем. Когда они прекратились? После того случая, когда он впервые встретил Марту? Не может быть. Скорее всего все было спокойно, скорее именно так. Много стресса, много работы, много трупов.
Джек ненавидит. Он искренне ненавидит всех их. Шефа, Тони, Марту, себя. Себя в особенности. За то, что не сберег, что не смог удержать ту странную связь, что установилась между ними.
Больше не осталось чувств. Не осталось ничего. Пусто. Только слепая ярость, что заполняла все нутро, приступ агрессии, который сдерживать внутри уже очень тяжело. Но еще можно. Еще чуть-чуть.
Голос дрожит. Руки дрожат. Он весь дрожит. Ненавистно выдавливает из себя слова, пытаясь хотя бы не потерять рассудок окончательно.
Какой-то кретин льет Джоанне на голову воду с пластиковой бутылки и пытается растормошить, а после просто бьет по лицу. Но он этого не видит. Он смотрит лишь на нее.
- Ты хочешь что-то сказать? - голос, вызывающий по коже мороз, уже второй раз. Джек таких не любит. Убить.
Не сейчас.
Хватит.
Терпи.
Хватит.
И почему такое чувство, что его видят насквозь?
- Я сказал, хватит!

Тони глумится. Ему весело. Его голос вежлив настолько, что от этой приторности тянет блевать и от диссонанса интонации и сказанного, кружится голова. Слова, что будто белесые трупные черви, вываливаются изо рта, заставляют ненавидеть ублюдка в плаще еще больше. Ранить, сломать, заставить страдать, затолкать всю эту мерзость, что он несет, обратно, глубоко в глотку вместе с осколками зубов... Услышать такие вожделенные предсмертные хрипы... О, как убийца этого хотел.
Заткнись. Закрой рот. Замолчи. Перестань.
Образ чего-то чистого, хрупкого ангела, подвешенного за веревочки под куполом цирка, разбивается вдребезги. Извращенно искажается тысячью тянущихся к ней грязных рук и осознанием того, что эти руки себе позволяли.
Хватит, ты сам его создал.
Но ведь я всего лишь хотел...
Что? Дочь? Любовницу? Что ты, мать его, хотел от этой девочки?
... Увидеть свет.
Правая рука шефа называет настоящую фамилию "Макгинна". Но он не думает. Его не волнует. Какая это уже по счету тут, на острове? Четвертая? Шестая? Что именно они узнали? Догадываются ли о роде занятости человека, которого пустили в свой клуб "оборотней в погонах"?
Сколько вопросов. Уверен ли Джек хоть в чем-нибудь? Давно уже нет, ни в чем. Убийца не задает себе таких вопросов с момента попадания на остров. Все равно его жизнь одно большое сомнение, фальш, игра до рези в глазах хуевых актеров.
- Стоит ли попробовать нам? - внезапно выбивается из общего контекста, заставляет напрячься еще сильнее и поднять на говорившего взгляд.
Что он сказал?
Все это зашло слишком далеко. Его уже все равно раскрыли. Все присутствующие знают его теперешнюю фамилию, знают киллера в лицо. Ему плевать, что она не ангел. Пусть Джек будет выглядеть как безумец, прижимающий к груди обугленное нечто, что раньше считал за святое.
Наемник больше не желает смотреть.
Мужчина делает шаг вперед, одновременно с очередным ударом, что заставляет небольшое тело с невообразимым треском в что-то врезаться. Но это уже не важно. Скоро все закончиться.
Его глаза застилает пелена гнева. Все вокруг блекнет, замедляется, становиться серым и до абсолютного безразличия неважным. Сможет ли один киллер убить столько людей в не самом большом помещении? Не важно. Ничто не важно.
Лишь она, корчившаяся от боли на полу. И лишь он, сказавший слишком много. Все тонет в какофонии новых, незнакомых раньше звуков: хриплом юношеском голосе, реве раненного медведя (оказывается, босс и в такие частоты умеет), выстрелах куда-то в сторону, куда-то мимо него. Силуэт в плаще сметается огромной тушей, влетевшей в него. Тушей, облаченную в столь знакомую рубашку и со столь знакомым пробирающим до костей голосом. Голосом, в котором вместо величия и достоинства, начинало пробиваться отчаяние.
... И почему Джек улыбается? ...
Ему все же преграждают путь. Единственный, кто сориентировался в подобной суматохе - самый молодой из задолизов шефа. Как его там... Робби...? Томми?
Похуй. Что там у тебя, мальчик, пистолет?
Джек делает рывок в сторону полицейского, вспоминая, как тот недавно покупал "Skittles" в торговом аппарате участка. Прилежный коп, сын успешного на острове юриста и вообще, парень с большим будущим. Разве это не он бил Джо по лицу?
Какая разница?
Его кадык ломается с коротким, глухим хрустом, а на лице появляется выражение страшной боли и испуга от невозможности вдохнуть. Он же может вообще сломаться, да? Убийца никогда не интересовался подобным, а просто делал. Вот как сейчас. А потом еще, повторяя заветное:
- Что там у тебя, мальчик, пистолет?
У Джека очень мало времени и гребаный припадок удается приглушить. Снова. Пусть и ценой прокушенной до крови губы и немного выплеснутой на сопляка агрессии.
Он хватает Марту, прижимая к себе и несется прочь с подвала, искренне надеясь, что Шеф все же свернет шею уебку-Тони.
Не свернет.
Я знаю. Что же... Встретимся в аду.
Убийца видел алые расползающиеся пятна на теле некогда вечно непоколебимой мисс Клемберг. Мозг не желал воспринимать все происходящее мгновением ранее, выделив узким коридором прояснения лишь Марту с Энтони, но почему-то было ясно одно - рыжая дала им шанс. И не воспользоваться им было бы как минимум глупо. Еще одна жизнь на совести Джека. Хорошо, что ее у него нет.
Что им делать дальше?
Дом шефа далеко не маленький, но Джек прекрасно помнит, где выход. Он выбегает на улицу, пытаясь не уронить свой ценный груз, чью ценность он объяснить был и не в силах, прямо под потоки ужасного ливня. Когда погода успела стать столь дерьмовой?
Туда, к машине. К черной дорогущей тачке, на которой он выкрал Джоанну, шлепая по лужам и набирая полные ботинки воды, промокая до нитки в считанные секунды. Совсем чуть-чуть и можно будет...
Что-то слишком сильно, слишком остро, слишком внезапно обожгло на уровне плеча. Или все же лопатки? Киллер вместе с Мартой валится на землю, пытаясь упасть на бок, чтобы не придавить девушку и дать ей возможность выбраться.
Он, все еще пытаясь прикрыть ее собой даже в таком положении, переворачивается на спину и выхватывает отобранный в "Томми" пистолет, пытаясь увидеть противников и отползая задом к машине, пачкая руку по локоть в грязи.
Еще совсем немного...
... Но искать не приходится. Полицейские не прячутся, вываливаясь из дома. Все, кроме шефа. Его нет. Он не рискует понапрасну.
Джек пока еще жив. И убийца не боится встречи с ним, прямо совсем. Единственное, что его интересует...
Где же Тони?
Нужно было немедленно вытаскивать Марту, либо они оба и останутся тут, во дворе чужого особняка.
Благо, что Джек наконец-то, ухватился за ручку двери.

Отредактировано Jack (2020-03-23 16:55:44)